Ратушу она обогнула сегодня с левой стороны. Массивное здание с высокой ротондой и колоннами по фронтону должно было вызывать уважение, а вместо этого казалось слоном, загнанным в горное ущелье. Посеревшая побелка и выцветшая желтая краска только усиливали это впечатление, так, по крайней мере, казалось Анне. Сегодня ей не хотелось рассматривать слоновью тушу во всех ее трещинках и округлых подробностях, поэтому она обошла ее слева и нырнула в тесные переулки между кафедральным собором и какими-то кирпичными домиками, островерхими, красноватыми с темными провалами оконных и дверных ниш. Плутать между ними приходилось осторожно, то и дело пропуская встречных прохожих, потому что в узких переулках едва можно было разойтись. Небо было почти не видно, его обгрызала зубчатая черепица, башенки, балконы и внезапные фигуры, казалось, провожающие прохожих внимательным взглядом и обсуждающие их вполголоса с соседями.

Анна жила в этом городе всего пару месяцев. Если это можно было назвать городом. Самые высокие дома – в пять этажей, ни одного супермаркета или круглосуточного магазина. Зато на главной площади громоздится туша ратуши, а рядом с ней ощетинившийся колокольнями и статуями собор.

Казалось, что город прочно застрял где-то в девятнадцатом веке, и настоящее время выдавали только телевизионные антенны и белые тарелки на карнизах. Но в этом был и свой плюс. В каменных джунглях мегаполиса Анна чувствовала себя слишком маленькой, незначительный, да и просто невидимой в толпе, так что иногда ей казалось, что она уже умерла и по улицам бродит ее призрак. Доктора говорили – это депрессия. Они прописывали ей разноцветные таблетки, которые помогали ровно до тех пор, пока Анна не выходила из дома. Поэтому в конце-концов она решила уехать.

Нашла городок, о котором восторженно отзывались туристические сайты, как о букете старинных зданий, между которыми царит неподдельная атмосфера, - чтобы хотя бы посмотреть было на что, и уехала.

Здесь она уже не чувствовала себя песчинкой. Скорее, она была здесь большой девочкой, которая ходила по мощеным булыжником мостовым вертя головой по сторонам с округлившимися от изумления глазами. Хозяйка продуктовой лавки уже с ней здоровалась, пекарь выучил ее любимый чесночный хлеб, старушка из квартиры на углу, у которой все подоконники были уставлены пылающей геранью, разговаривала с ней про погоду. В снятой ею квартире был неработающий телевизор, накрытый когда-то белой вязаной салфеткой. По стенам высились книжные полки, уставленные безделушками и хрустальными вазами всех форм и размеров, а между ними висели небольшие картинки неизвестных авторов. Анну это успокаивало, как и гнутые деревянные стулья и старая вышитая цветами льняная скатерть.

Все это было похоже на дом ее бабушки, каким она помнила его в детстве.

Она гуляла каждый день, исследуя город, и скоро обошла его весь. Он был совсем невелик. Железнодорожный вокзал и автобусную станцию она обходила по дуге, чтобы невзначай не купить билеты обратно. Однако сегодня, плутая по кривым переулкам самого сердца города, она подумала, что городов на самом деле два: туристический, все улиц которого отмечены на карте, и тот, в который она попала, обойдя ратушу слева, против предписаний туристических маршрутов. Нет, она понимала, где она идет, по идее, но на деле не могла отыскать ни одного из пройденных ею изгибов на карте. И, устав плутать между стенами, она дернула ближайшую дверь с вывеской и зашла в душный тихий полумрак. Внутри оказалась конторка с одинокой скучающей старушкой в очках. За спиной старушки и насколько хватало глаз, высились полки с книгами. На конторке стояла лампа с зеленым витражным абажуром и лежал огромный гроссбух. Кассы не было видно, так что Анна догадалась, что это – библиотека, вывеску над дверью она так и не рассмотрела.

Старушка охотно показала Анне на карте, где она оказалась и как выйти на главную улицу, водя по карте сухоньким пальчиком с блестящим перламутром ноготком. А после этого начала уговаривать ее осмотреть библиотеку, раз уж она зашла. И Анна согласилась, хотя в квартире, которую она снимала, было много незнакомых ей книг, которые она потихоньку начала читать вечерами. Но расстраивать старушку ей не хотелось. Поэтому она отправилась бродить между полок. На медных шильдиках между полками были указатели жанра. Ничего необычного и многие названия и авторы были Анне знакомы. Она зашла вглубь библиотеки и собралась на обратном пути прихватить какую-нибудь книгу просто из вежливости и уйти, как увидела шильдик: "биографические очерки и романы". Под ним была полка с биографиями известных людей и тех, чьи имена Анне никогда не приходилось встречать. Она рассеянно провела пальцем по корешкам и остановилась на кожаном коричневом переплете без букв или знаков на нем. Библиотечного кода тоже не было. Анна вытащила книгу, та поддавалась неохотно, прилипая к соседним обложкам, но наконец показалась вся. Обложка была пустая. Из коричневой шершавой кожи, обтягивающей твердый картон. На желтоватом форзаце и первых страницах тоже не было ни знака. Анна перевернула несколько листов, заглянула в середину, в конец, но книга была совершенно пустой. Это ее удивило.

Библиотекарша, когда Анна показала ей пустую книгу, закашлялась и застенчиво сказала, что это книга для памяти. "Дневник?" – спросила Анна, но бабушка только покачала головой. Анна хотела бы поставить странную книгу обратно, но бабушка вдруг заулыбалась и принялась объяснять, что библиотеки устроены так, что каждый находит только то, что именно ему нужно. И раз уж она вытащила эту книгу, то должна теперь ее взять. Спорить не хотелось и Анна согласилась оформить читательский билет. Но библиотекарша замахала руками, ведь этой книги в каталоге нет.

Так что она имела в виду, чтобы Анна взяла ее себе насовсем. Анна думала отказаться, но внезапно почувствовала, что очень устала, вяло поблагодарила, сунула коричневый переплет в рюкзак и поспешила на выход.

Добравшись до дома, она выложила книгу на стол и легла спать, думая, что прогулка по петлям города ее очень утомила.

Следующие два дня она не вспоминала о странной книге. А потом на город наползли тучи, закрыв пухлыми тушами синее небо, и начался снегопад.

Гулять в такой густой снег она не любила и решила провести этот день дома. На следующий день снег поредел, но не прекращал падать. Книги, которые Анна пыталась читать, ей не нравились. Заснуть или занять себя чем-то тоже не получалось и впервые за месяцы в этом городе Анна подумала о том, что вернулась депрессия. Она сидела за столом и бездумно крутила ложечку в чашке, хотя сахар давно растворился в коричневом чае, а она все не переставала мешать. Пока ее взгляд не упал на лежавшую на краю стола книгу. "Для памяти", – так сказала старушка. Для. Памяти.

Для.

Анна, сама не понимая, зачем, взяла из стоящего на подоконнике стакана ручку и открыла пустую книгу. Лист казался белее, чем снег за окном.

Бумага была чуть шершавой и теплой наощупь, ручка приятно легла в пальцы. За окном послышались детские голоса, кто-то запустил в кого-то снежок. Взрослые что-то сказали, то ли, что варежки промокнут, то ли постыдили, что драться не хорошо, – разобрать было невозможно. Анна и не пыталась. Она как раз опустила чернильное острие на белое поле и начала писать.

Она писала свою память. Бабушкин дом с большим камином. Замерзший пруд неподалеку использовали как каток, вся окрестная детвора сбегалась туда с коньками. И варежки были мокрые насквозь и в намерзших комьях снега.

Ты, казалось сам уже был снеговиком, когда мокрый, замерзший и с пылающим лицом, приходил домой. Дома был горячий обед, мама ворчала, а бабушка молча накладывала пюре горкой. Отец приходил вечером, когда за окнами было совсем темно и соседские собаки перелаивались в темноте, как свое собственное радио. Он сидел у камина и курил трубку. Разговаривал с мамой, читал газету, а иногда сказки для них. Они с братом играли на полу или он уходил делать уроки в свою комнату, а Анна играла одна.

Вспоминая и записывая все это, она не заметила, как уснула. Прямо за столом на маленькой кухне.

На завтра снег перестал и Анна решила прогуляться. Настроение было какое-то легкое и щекочущее, почти как в детстве. Она уже и не помнила, когда ей в последний раз было так хорошо. На этот раз она пошла вглубь маленького парка в двух кварталах от ее дома и очень скоро обнаружила пруд. Круглый, как блюдце, он, скорее всего, был искусственным. На противоположном крае чернели треугольники домиков для уток и вмерзшие в лед мостки. А по зеркальной глади носилась ребятня на коньках. Анна присела на скамеечку рядом и стала смотреть. Ей казалось, что где-то она уже видела эту картину, впрочем, думала она, дети одинаковы везде.

Мальчик в ушанке играл в салочки с маленькой девочкой, у которой из-под меховой шапочки выбивались рыжие кудряшки. Потом они перешли на снежки.

"Анна, Том, обед!" – раздался взрослый голос, и ребята, запустив по последнему снежку, понеслись к утиному краю, где на мостках их ждала дородная фигура в длинной черной шубе, видимо, бабушка. Анна вздрогнула.

На миг ей показалось, что это зовут ее с братом. Она помотала головой, отгоняя наваждение, и поняла, что начала замерзать.

Вечером она снова начала писать. Снег за окном напоминал о Рождестве. О елке с потертыми старинными игрушками, восковых кляксах на полу, орехах и конфетах в блестящей фольге. Подарках. Не в разноцветных коробках, а в белой или коричневой бумаге, перетянутой атласными лентами, с бирочками из цветного картона с именем адресата. О запахах вина и запеченого гуся, и яблочного пирога с корицей, над которым бабушка колдовала каждый год.

Через день Анну пригласили на обед. Она помогла живущей на углу старушке принести продукты, а потом разговорилась и как-то само собой помогла ей прибраться в ее не слишком большой, заставленной старой мебелью и цветами в горшках, квартире. Так что обед был заслуженный. Правда, не сразу, а через день, старушка сказала, что ей надо подготовиться. И когда Анна пришла, она уже была во всеоружии. По квартире разливались вкуснейшие ароматы, в углу гостиной появилась небольшая елочка, увешанная игрушками и чем-то тускло блестящим в электрическом свете. На столе царил традиционный гусь, окруженный салатами и графинами с багровой жидкостью. Анна очень удивилась такому параду, потому что до Рождества еще была пара недель. Но старушка объяснила, что празднует заранее, потому что через пару дней уедет в санаторий на юге, по путевке, которую покупает ей сын каждый год. Обычно она празднует с соседкой, но сегодня та, как специально застряла у собственных родственников, так что останется без гуся. А цветы все равно поливать придется ей. Обед удался на славу, хотя что-то Анну исподволь беспокоило. Какое-то странное ощущение на грани сознания. Потом они пили чай и старушка принесла с кухни благоухающий корицей яблочный пирог, такой вкусный, что, казалось, его должны подавать в Раю. А под конец старая леди извлекла откуда-то и протянула смущенной Анне перетянутый красной лентой бумажный сверток. Она попыталась отказаться, но это было невозможно. Поэтому она сердечно поблагодарила старушку, обняла ее, отложив сверток подальше, помогла убрать со стола. И, только оказавшись дома, развязала атласный бант и, замирая, развернула шелестящую бумагу.

Внутри лежала кукла. Старая, как век елочная игрушка, стеклянная, расписанная, с золочеными лентами на платье и шляпе. Обычно она висела на самом верху елки. Мать доставала ее очень бережно из тряпочно-опилочного кокона, протирала передником, показывала Анне и только потом вешала на самый верх, чтобы дети не разбили ее ненароком.

Анна почувствовала, что плачет.

Библиотека была открыта. Анна долго рассматривала табличку над дверью, пытаясь собраться с мыслями или набраться храбрости, и, наконец, потянула дверь на себя. Вошла. Библиотекарша клевала носом над книгой в мягкой обложке все за той же конторкой у входа. Она радостно поприветствовала Анну, но стихла, увидев ее выражение лица. Это было самое сложное. Она не представляла, как о таком говорить. "Вы дали мне книгу. И все, что я пишу в ней, выходит наружу". "Эта книга крадет мою память!" "Что это за книга такая, что стоит написать в ней – сбывается?!" Ей даже казалось, будто она сходит с ума. Но не могло это быть совпадением: аромат пирога, бабушкин голос, зовущий их с братом домой, кукла. Сбивчиво и неуверенно она пробормотала все это и выжидающе уставилась на библиотекаршу. Та поправила очки и вздохнула. "Это книга для памяти, девочка", – просто сказала она. "Но почему эта память бродит где-то снаружи?" "А почему ты записала именно это? Что-то в этих воспоминаниях тебе нужно. Книга просто помогает посмотреть на них со стороны. Вспомнить. Что в них спрятано, так что ты сама уже не видишь, но очень нуждаешься именно сейчас". Домой Анна шла очень медленно, думая об этих словах, и не желая о них думать.

Сначала умерла мать. Потом началась война, бабушкин дом разрушили. Она не пережила этого. Отец увез их в большой город и сам отправился на фронт. И не вернулся. Так кончилось их с братом детство. Они попали сначала в детский дом, а потом в приемные семьи, разные. Где Анну отучили вспоминать о бабушкином доме. Это считали неблагодарным. И она смирилась. Семья, усыновившая ее брата, вскоре уехала в другую страну.

Усыновившие ее перебрались в столицу. И они потеряли друг друга. Анна давно уже выросла, ее приемные родители жили со своими родными детьми, она с ними почти не общалась. Просто жила одна. Год за годом. И даже не вспоминала о том, что когда-то было иначе. Пока не приехала сюда. Пока не нашла странную книгу и не начала в ней писать.

В сочельник Анна была одна. Снова, как много лет подряд. Она сидела за пустым столом, на котором лежала книга и кукла. И думала. Она уже раз сто перечитала исписанные ее воспоминаниями листы, и никак не могла понять, что в этом может ей хоть как-то помочь. Снова и снова. Пока не отчаялась понять хоть что-то и взяла ручку. И начала писать. В этот раз она писала про лето, про кукольный театр, который брат делал для нее, про вырезанную им дудочку и прочие игры. Она писала, пока не уснула.

Здесь все поздравляли друг друга с Рождеством. Хозяйка продуктовой лавки и пекарь, соседка живущей на углу старушки, почти точная копия той, только с фиолетовыми от окраски седыми кудрями. Она, правда, не только поздравила Анну, но и передала ей, что ее соседка хотела сама поговорить с ней по телефону. Анна не нашла в себе сил отказаться и пошла в гости к старой леди, где та долго рассказывала про своих внуков, пока раздевалась и раскладывала по местам продукты, и только потом накрутила на диске заветные цифры далекого санатория, хотя, как поняла из ее рассказа Анна, это скорее был пятизвездочный отель на каких-то райских островах. И вот уже она услышала в трубке знакомый голос, изредка прерываемый щелчками и шипением. Старушка поздравила Анну с Рождеством, выслушала ответные сбивчивые поздравления. И тут ее огорошили сообщением, что старая леди не забывала о ней на отдыхе и нашла ей прекрасного кавалера. "Очень милый мальчик, чуть старше тебя, воспитанный, как и ты. Прямо клад! Только почему-то одинокий". Анна пыталась сопротивляться, но ее уговорили этим же вечером снова прийти к соседке для очередного сеанса связи, на этот раз уже с участием "очень милого мальчика". И вечером она покорно вернулась, и тупо смотрела, как не перестающая болтать старушка, крутит диск телефона. Снова шипение в трубке, радостный голос, шорох передаваемой трубки и: "Здравствуйте, Анна, меня зовут Том. Мне очень неловко, но..." Дальше она не слушала.

Потому что это был голос ее брата. Повзрослевшего, изменившегося, но она стояла на чужой кухне и видела перед собой мальчишку со светлыми в рыжину волосами и доброй улыбкой, которого она как-то уговорила снять с самого верха елки куклу и он упал, уронив на себя елку со всеми игрушками, а кукла каким-то чудом не разбилась.